Неточные совпадения
— Простите меня, ради Христа, атаманы-молодцы! — говорил он, кланяясь
миру в ноги, — оставляю я мою дурость на веки
вечные, и сам вам тоё мою дурость с рук на руки сдам! только не наругайтесь вы над нею, ради Христа, а проводите честь честью к стрельцам в слободу!
Он отгонял от себя эти мысли, он старался убеждать себя, что он живет не для здешней временной жизни, а для
вечной, что в душе его находится
мир и любовь.
Но я отстал от их союза
И вдаль бежал… Она за мной.
Как часто ласковая муза
Мне услаждала путь немой
Волшебством тайного рассказа!
Как часто по скалам Кавказа
Она Ленорой, при луне,
Со мной скакала на коне!
Как часто по брегам Тавриды
Она меня во мгле ночной
Водила слушать шум морской,
Немолчный шепот Нереиды,
Глубокий,
вечный хор валов,
Хвалебный гимн отцу
миров.
Сонечка, Сонечка Мармеладова,
вечная Сонечка, пока
мир стоит!
За чаем Клим услыхал, что истинное и
вечное скрыто в глубине души, а все внешнее, весь
мир — запутанная цепь неудач, ошибок, уродливых неумелостей, жалких попыток выразить идеальную красоту
мира, заключенного в душах избранных людей.
— Он, как Толстой, ищет веры, а не истины. Свободно мыслить о истине можно лишь тогда, когда
мир опустошен: убери из него все — все вещи, явления и все твои желания, кроме одного: познать мысль в ее сущности. Они оба мыслят о человеке, о боге, добре и зле, а это — лишь точки отправления на поиски
вечной, все решающей истины…
А может быть, сон,
вечная тишина вялой жизни и отсутствие движения и всяких действительных страхов, приключений и опасностей заставляли человека творить среди естественного
мира другой, несбыточный, и в нем искать разгула и потехи праздному воображению или разгадки обыкновенных сцеплений обстоятельств и причин явления вне самого явления.
Гончарова.], поэт, — хочу в Бразилию, в Индию, хочу туда, где солнце из камня вызывает жизнь и тут же рядом превращает в камень все, чего коснется своим огнем; где человек, как праотец наш, рвет несеяный плод, где рыщет лев, пресмыкается змей, где царствует
вечное лето, — туда, в светлые чертоги Божьего
мира, где природа, как баядерка, дышит сладострастием, где душно, страшно и обаятельно жить, где обессиленная фантазия немеет перед готовым созданием, где глаза не устанут смотреть, а сердце биться».
На первых порах Старцева поразило то, что он видел теперь первый раз в жизни и чего, вероятно, больше уже не случится видеть:
мир, не похожий ни на что другое, —
мир, где так хорош и мягок лунный свет, точно здесь его колыбель, где нет жизни, нет и нет, но в каждом темном тополе, в каждой могиле чувствуется присутствие тайны, обещающей жизнь тихую, прекрасную,
вечную.
И невозможно верить в
вечный рациональный
мир.
Внутренняя война была прикрыта лишь поверхностным покровом мирной буржуазной жизни, и ложь этого буржуазного
мира, который многим казался
вечным, должна была быть разоблачена.
Кесарь есть
вечный символ власти, государства, царства этого
мира.
Если нет воскресения всех живших к
вечной жизни, нет бессмертия, то
мир абсурден и бессмыслен.
Я верю, что раньше или позже в
мире должен возникнуть «священный союз» всех творческих христианских сил, всех верных
вечным святыням.
Вечный буржуазный и социалистический
мир оказался призрачным, отвлеченным.
Весь трагизм жизни происходит от столкновения конечного и бесконечного, временного и
вечного, от несоответствия между человеком, как духовным существом, и человеком, как природным существом, живущим в природном
мире.
В розановской стихии есть
вечная опасность,
вечный соблазн русского народа, источник его бессилия стать народом мужественным, свободным, созревшим для самостоятельной жизни в
мире.
Реальная истина должна находиться под влиянием событий, отражать их, оставаясь верною себе, иначе она не была бы живой истиной, а истиной
вечной, успокоившейся от треволнений
мира сего — в мертвой тишине святого застоя.
Строгий чин и гордая независимость западной церкви, ее оконченная ограниченность, ее практические приложения, ее безвозвратная уверенность и мнимое снятие всех противуречий своим высшим единством, своей
вечной фата-морганой, своим urbi et orbi, [городу и
миру (лат.).] своим презрением светской власти должно было легко овладеть умом пылким и начавшим свое серьезное образование в совершенных летах.
Если нет Бога, то есть если нет высшей сферы свободы,
вечной и подлинной жизни, нет избавления от необходимости
мира, то нельзя дорожить
миром и тленной жизнью в нем.
Апокалиптические пророчества условны, а не фатальны, и человечество, вступив на путь христианского «общего дела», может избежать разрушения
мира, Страшного суда и
вечного осуждения.
Лилась кровь в языческом
мире, умилостивлялось божество жертвой в самых разнообразных формах, но искупление не совершалось, надежда на спасение, на
вечную жизнь не являлась.
Средние века, которые будут для нас
вечным поучением и ко многим сторонам которых мы неустанно должны возвращаться, особенно поучительны сочетанием небесной мечты с земной силой этого
мира, лежавшего еще во зле.
Если Христос — Сын Божий, Логос, то
мир имеет Смысл и у меня есть надежда на
вечное спасение; если Христос — человек, то
мир бессмыслен и нет для меня религии спасения.
Гнет позитивизма и теории социальной среды, давящий кошмар необходимости, бессмысленное подчинение личности целям рода, насилие и надругательство над
вечными упованиями индивидуальности во имя фикции блага грядущих поколений, суетная жажда устроения общей жизни перед лицом смерти и тления каждого человека, всего человечества и всего
мира, вера в возможность окончательного социального устроения человечества и в верховное могущество науки — все это было ложным, давящим живое человеческое лицо объективизмом, рабством у природного порядка, ложным универсализмом.
Только пророки сознавали, что в
мир идет религия спасения, религия воскресения и
вечной жизни.
Вечное религиозное выражение этой борьбы двух разумов дает Апостол Павел, когда говорит: «Будь безумным, чтобы быть мудрым», и еще: «Мудрость
мира сего есть безумие перед Богом».
В язычестве было ощущение первоначальной святости плоти и плотской жизни, был здоровый религиозный материализм, реалистическое чувство земли, но язычество было бессильно перед тлением плоти всего
мира, не могло так преобразить плоть, чтоб она стала
вечной и совершенной, не могло вырвать из плоти грех и зло.
Пусть зажжено сознание волею высшей силы, пусть оно оглянулось на
мир и сказало: «Я есмь!», и пусть ему вдруг предписано этою высшею силой уничтожиться, потому что там так для чего-то, — и даже без объяснения для чего, — это надо, пусть, я всё это допускаю, но опять-таки
вечный вопрос: для чего при этом понадобилось смирение мое?
Это был совершенно особенный
мир, который неудержимо тянул к себе детскую душу Нюрочки своею убежденною цельностью, таинственною обстановкой и
вечным сокрушением о грехах
мира.
Она так и жила, что каждую минуту готова была к этому переселению из временного
мира в
вечный, и любила называть себя божьею странницей.
Она томилась, рвалась, выплакала все глаза, отстояла колени, молясь теплой заступнице
мира холодного, просила ее спасти его и дать ей силы совладать с страданием
вечной разлуки и через два месяца стала навещать старую знакомую своей матери, инокиню Серафиму, через полгода совсем переселилась к ней, а еще через полгода, несмотря ни на просьбы и заклинания семейства, ни на угрозы брата похитить ее из монастыря силою, сделалась сестрою Агниею.
В такие дни весь
мир отлит из того же самого незыблемого,
вечного стекла, как и Зеленая Стена, как и все наши постройки.
Никто из них никогда, даже мельком, не обращал внимания на Ромашова, но он видел в них кусочек какого-то недоступного, изысканного, великолепного
мира, где жизнь —
вечный праздник и торжество…
О, вы, которые живете другою, широкою жизнию, вы, которых оставляют жить и которые оставляете жить других, — завидую вам! И если когда-нибудь придется вам горько и вы усомнитесь в вашем счастии, вспомните, что есть иной
мир,
мир зловоний и болотных испарений,
мир сплетен и жирных кулебяк — и горе вам, если вы тотчас не поспешите подписать удовольствие
вечному истцу вашей жизни — обществу!
Сие да послужит нам всем уроком: кто семейными узами небрежет — всегда должен для себя такого конца ожидать. И неудачи в сей жизни, и напрасная смерть, и
вечные мучения в жизни следующей — все из сего источника происходит. Ибо как бы мы ни были высокоумны и даже знатны, но ежели родителей не почитаем, то оные как раз и высокоумие, и знатность нашу в ничто обратят. Таковы правила, кои всякий живущий в сем
мире человек затвердить должен, а рабы, сверх того, обязаны почитать господ.
Тебя уверяют, что для того, чтобы не нарушился вчера устроенный несколькими людьми в известном уголке
мира постоянно изменяющийся порядок, ты должен совершать поступки истязаний, мучений, убийств отдельных людей, нарушающие
вечный, установленный богом или разумом неизменный порядок
мира. Разве может это быть?
«Если вы довольны старым
миром, — старайтесь его сохранить, он очень хил и надолго его не станет; но если вам невыносимо жить в
вечном раздоре убеждений с жизнью, думать одно и делать другое, выходите из-под выбеленных средневековых сводов на свой страх.
Все толки о возможности установить
мир вместо
вечной войны — вредное сантиментальничанье болтунов.
Свобода человека не в том, что он может независимо от хода жизни и уже существующих и влияющих на него причин совершать произвольные поступки, а в том, что он может, признавая открывшуюся ему истину и исповедуя ее, сделаться свободным и радостным делателем
вечного и бесконечного дела, совершаемого богом или жизнью
мира, и может, не признавая эту истину, сделаться рабом ее и быть насильно и мучительно влекомым туда, куда он не хочет идти.
Обязанности твои, вытекающие из твоей принадлежности к государству, не могут не быть подчинены высшей
вечной обязанности, вытекающей из твоей принадлежности к бесконечной жизни
мира или к богу, и не могут противоречить им, как это и сказали 1800 лет тому назад ученики Христа (Деян. Ап. IV, 19): «Судите, справедливо ли слушать вас более, чем бога» и (V, 29) «Должно повиноваться больше богу, нежели человекам».
— Да, всё это
вечная правда, мы — сильнее смерти, мы, которые непрерывно дарим
миру мудрецов, поэтов и героев, мы, кто сеет в нем всё, чем он славен!
— Она пополнела с тех пор, как перестала рожать, и болезнь эта — страдание
вечное о детях — стала проходить; не то что проходить, но она как будто очнулась от пьянства, опомнилась и увидала, что есть целый
мир Божий с его радостями, про который она забыла, но в котором она жить не умела,
мир Божий, которого она совсем не понимала.
Но, не видя образа, сквозь тленные его черты прозревал он великое и таинственное, что есть настоящая бессмертная Женя, ее любовь и
вечная красота, в
мире бестелесном обручался с нею, как с невестою, — и сама вечность в ее заколдованном круге была тяжким кольцом обручения.
А с этой минуты весь
мир перевернулся, как детский мяч, и все стало другое, и все понялось по-другому, и разум стал иной, и совесть сделалась другая; и неслышно ушла из жизни Елена Петровна, и осталась на месте ее —
вечная мать.
В душе моей, с начала
мира,
Твой образ был напечатлëн,
Передо мной носился он
В пустынях
вечного эфира.
Так сказал Соломону Бог, и по слову его познал царь составление
мира и действие стихий, постиг начало, конец и середину времен, проник в тайну
вечного волнообразного и кругового возвращения событий; у астрономов Библоса, Акры, Саргона, Борсиппы и Ниневии научился он следить за изменением расположения звезд и за годовыми кругами. Знал он также естество всех животных и угадывал чувства зверей, понимал происхождение и направление ветров, различные свойства растений и силу целебных трав.
Но писать всегда нельзя. Вечером, когда сумерки прервут работу, вернешься в жизнь и снова слышишь
вечный вопрос: «зачем?», не дающий уснуть, заставляющий ворочаться на постели в жару, смотреть в темноту, как будто бы где-нибудь в ней написан ответ. И засыпаешь под утро мертвым сном, чтобы, проснувшись, снова опуститься в другой
мир сна, в котором живут только выходящие из тебя самого образы, складывающиеся и проясняющиеся перед тобою на полотне.
Возле дилетантов доживают свой век романтики, запоздалые представители прошедшего, глубоко скорбящие об умершем
мире, который им казался
вечным; они не хотят с новым иметь дела иначе как с копьем в руке: верные преданию средних веков, они похожи на Дон-Кихота и скорбят о глубоком падении людей, завернувшись в одежды печали и сетования.
Но он дошел до Люцифера, и тогда поднялся через светлое чистилище в сферу
вечного блаженства бесплотной жизни, узнал, что есть
мир, в котором человек счастлив, отрешенный от земли, — и воротился в жизнь и понес ее крест.